 |
Мой старенький отец перед смертью читал с балкона
стихи, его голос звенел, как соловьиное соло.
Его голосу подпевала деревьев крона
и он, казалось, был снова наивен и молод.
Он читал Пастернака и Михаила Светлова –
стихи о ребе, он забыл стихи о Каховке
и Гренаде, и четким было каждое слово,
как будто отпечатанное на листовке.
Голос его звенел над Таирово, достигал Молдаванки,
в такт ему пели платаны на Пушкинской звонко.
Его небритое лицо не было лицом задаваки,
а ликом улыбающегося ребенка.
Он уже ничего не помнил – только поэтов строчки,
только гул морских волн, совсем не воинственный.
И строчки стихов сплетались в цепочки –
ради самой главной, ради единственной. |
 |
