 |
Но народ не так раздражается, например, на Сару Львовну, которая абсолютно во все вмешивается. Потому что Саре Львовне в голову не пришло бы не поздороваться с человеком со двора, даже если после этого она вздумает прочистить ему мозги. Потому что Сара Львовна всегда участлива и даже обругивая свою жертву, желает ей добра. А еще, наверное, потому, что она родилась и выросла здесь, и привыкла с этой своей обзорной вышки – балкончика руководить не одним подрастающим, да и увядающим, пожалуй, тоже – поколением. Да разве можно перечесть все эти «потому»!
Вот и в этот раз двор замер, только шипели из открытых кухонь биточки из сардели и кружил головы бесподобный запах жареных бердянских бычков.
Все слушали, как Сара Львовна дает интервью.
У Сары Львовны был парадный тон. Она отвечала на уважительные вопросы робкой корреспондентки, пытавшейся докопаться до какой-то истории военных лет, в которую дворовый администратор ее посвящала. Голосом, полным самоторжества. Упоительными подробностями, которые редактор как раз вырежет, если корреспондент осмелится вставить в воспроизведение устного рассказа.
- Вы так интересуетесь моим дядей, как будто он был моим папой! – восхищается Сара Львовна корреспонденткой. – Разве ж я могу вам ответить, что он делал во время войны во Львове, если я туда ездила уже после войны на его могилу! И я вам скажу, дорогая, что там таки умеют следить за кладбищем, не то, что наши засранцы! Я даже уходить не хотела, такая красота, такая красота!
- Да, да, да…, - быстро соглашалась с ней девушка. - И все же, вспомните, пожалуйста, когда вы в последний раз встречались с ним? Нам очень нужны сведения о Борисе Мойсеевиче – любые – потому что он был замечательный офицер, из тех, кто приближал нашу победу…
- Вы мне будете рассказывать за моего дядю Борю! Что, я хуже вас знаю, какой он был патриот? Что у него во Львове всю семью вырезали, и он за одну ночь стал такой, как я сейчас? - Сара Львовна громко всхлипывает и также громко сморкается в кухонное полотенце, положенное на столик на всякий случай.
Корреспондентка пристыженно ждет. Ей жалко эту громкую, старенькую, но такую еще энергичную женщину, и ей страшно продолжать свои вопросы, аккуратно выписанные в открытом под ручку блокнотике. Но… что скажет завтра редактор, если она придет с этой хрюкающей, булькающей записью, откуда не выберешь ничего путного к материалу! Первому в ее жизни настоящему журналистскому.
Но Сара Львовна была достойной своего воина-дяди племянницей. Она таки откопала, что сказать этой девочке! И весь двор с замиранием сердца слушал, как она сидела на коленях своего дяди-офицера в эти «чудные вечера конца тридцатых годов», как он сообщил всей семье, что его переводят в другую часть – поближе к западной границе, как сказал, что «там стало душно», а она подумала еще, что в Одессе, слава Богу, есть море и есть ветер, и у нас бывает только тепло и жарко, только холодно, но - не душно…
И все. Сара Львовна теперь уже застрадала оттого, что жизнь, эта авантюристка жизнь, так мало дала ей встреч со знаменитым, как оказалось, дядей Борей. И вообще, всего дала ей мало. Даже эта единственная ее встреча с корреспонденткой, и то так коротка. И Сара Львовна вдруг придумала:
- А вас, случаем, не интересует, кто к нам на прошлой неделе во-о-о-н в тот флигель поселился? |
 |
