В последнее время дамы нашего двора стали все больше нахваливать мясные ряды «Нового Привоза»: и продавцы там деликатнее, и мясо, и сало наше, украинское, а не из какого-нибудь австралийского кенгуру. И на руках у рубщиков, присмотелись дамы,  классные рукавицы рабочие, а не какой-то там тоненький латекс. Наше всё – лучшее, считали патриотки известного на весь мир рынка.  И сегодня Сара Львовна в сопровождении Моти и Анны Пантелеевны в очередной раз делали базар именно здесь. И как всегда, они с профессиональной требовательностью истинных домохозяек выискивали, у кого получше и подешевле и свинина, и телятина, и даже баранина, интерес к которой, впрочем, был фиктивным. «Тугоплавкие жиры в этой баранине, вредно!» – не раз обхаивала этот сорт мяса наша медицински образованная Анна Пантелеевна.

— Вы слышали? Китай таки хочет дружить с Японией! — восторженно известила Сара Львовна, с балкончика обращаясь фактически ко всему двору. Она даже сняла очки, чтобы лучше видеть, куда она обронила фразу. Но внизу под баконом лежал себе гофрокартон: еще с вечера было сказано Наде – убрать этот одинокий кусок упаковки, но дворник пропустила это указание мимо ушей!

Ядро двора, можно даже сказать — весь цвет — был в сборе. Под каштаном ерзали в шахматы-домино Моня, Вася, Сеня и другие лица. Дамский состав изобиловал Мотей, Анной Пантелеевной, заклопотанной Марьей Ивановной и воодушевленной своими будущими киношными успехами Мадлен. Этот спаянный коллектив был полон энергии, шумно обсуждая что-то свое, девичье.

Полностью отдавшись политическим обсорам, Ты отвернулся от насущных проблем рядовых таки людей. Жара несусветная, меда везде навалено и на базарах, и вдоль сельских улиц и дорог… Но – цена кусается, взгляд отворачивается, и ты едешь себе мирно вперед, на пересечение границы двух славянских государств. И что же там видит невооруженное, так сказать, око пересичного украинца? И слышит, и чувствует одновременно? Да явное, неприкрытое, агрессивное, ядовитое покушение на здоровье, а для избранных аллергиков – и на их катастрофически, анафилактически, летально-клинически драгоценную жизнь!

Двор стоял на ушах. Муж Доры неожиданно получил приглашение на тусовку строителей (а он-таки строитель), но не куда-нибудь в задрипанный регион, а в саму столицу. И конверт-приглашение не откуда-то там типа свежеиспеченной гильдии штукатуров и маляров. А из самого министерства, да еще по технадзору, ответственнейшему, даже на взгляд непрофессионала, разделу строительного дела. Хотя, между нами, именно к нему Арнольд Петрович имеет точно такое же отношение, как, допустим, наш Сеня к министерству культуры. Или как вязаные шапки – к профилактике дизентерии.

Анька таки будет поступать в медун: этого, говорит она, дико хочет ее мама. Медуном же у нас уже давно называют мединститут, ставший медуниверситетом. Но Анькины познания, например, в биологии, химии и прочих нужных будущему доктору науках оставляют желать лучшего. И доброхотка Анна Пантелеевна носится с этой идеей, навязанной амбициозной мамашей, поручившей соседке контроль за будущим медиком. И вот бедная девочка зубрит биологию, и особенно раздел анатомии, а медицински просвещенная в глазах соседок и сейчас очень озабоченная дама печется об ее успехах.

В нашем интеллигентном дворе крики. С улицы их заглушает шум трамвая, а с внутренней стороны — слушай себе, сколько влезет! Отчетливо слышно с любой позиции любой квартиры, можно даже не высовываться, чтобы не примкнуть к какой-либо из сторон. А потом каяться, что не туда притулился: никогда нельзя знать заранее, на чьей стороне будет Сара Львовна… Так что лучше поучаствовать в запасных и выскочить под занавес с возгласом: я так и знала!

Но на этот раз Сара Львовна на экране отсутствовала. Что было странно таки. И крики, которые владельцы машин сдабривали общеупотребительными для современной литературы словцами, за которые в прошлом тысячелетии папы выдергивали собственным отпрыскам остатки обезьяньего хвоста оттуда, где ноги растут, — эти смачные фразы продолжали резать воздух.

Наша  Марья Ивановна во дворе не чета никому. Она — многовнуковая бабушка.

— Ну и что, — говорит Сара Львовна  Пальмире Ивановне, когда та начинает пересчитывать соседкино потомство. — Вы видели, чтобы она когда-нибудь как человек посидела с нами? Вечно стонет, что детские площадки в других дворах есть, а у нас нет. Или срывается и бежит в свою коптильню, весь двор пропитался ее биточками из тюльки! Ничто уже его отсюда не выдворит, — вздыхала любительница иных ароматов. — Вот когда она печет пирожки по Фениному рецепту, это я еще понимаю…

Сара Львовна действительно понимала пирожки Марьи Ивановны. Они как нельзя кстати приходились ей к чаю, и ее дрессированный нос всякий раз чутко улавливал момент, когда можно было окликнуть для неотложного разговора хлопотливую и щедрую соседку.